Неточные совпадения
Она зашла
в глубь маленькой гостиной и опустилась на кресло. Воздушная юбка
платья поднялась облаком вокруг ее тонкого стана; одна обнаженная, худая, нежная девичья рука, бессильно опущенная,
утонула в складках розового тюника;
в другой она держала веер и быстрыми, короткими движениями обмахивала свое разгоряченное лицо. Но, вопреки этому виду бабочки, только что уцепившейся за травку и готовой, вот-вот вспорхнув, развернуть радужные крылья, страшное отчаяние щемило ей сердце.
Она была одета парадно, как будто ожидала гостей или сама собралась
в гости. Лиловое
платье, туго обтягивая бюст и торс, придавало ее фигуре что-то напряженное и вызывающее. Она курила папиросу, это — новость. Когда она сказала: «Бог мой, как быстро летит время!» —
в тоне ее слов Клим услышал жалобу, это было тоже не свойственно ей.
— Какая настойчивая деспотка! — говорил Райский, терпеливо снося, как Егорка снимал сапоги, расстегнул ему
платье, даже хотел было снять чулки. Райский
утонул в мягких подушках.
У самой реки мы встретили знакомого нам француза-гувернера
в одной рубашке; он был перепуган и кричал: «
Тонет!
тонет!» Но прежде, нежели наш приятель успел снять рубашку или надеть панталоны, уральский казак сбежал с Воробьевых гор, бросился
в воду, исчез и через минуту явился с тщедушным человеком, у которого голова и руки болтались, как
платье, вывешенное на ветер; он положил его на берег, говоря: «Еще отходится, стоит покачать».
Женька ждала его
в маленьком скверике, приютившемся между церковью и набережной и состоявшем из десятка жалких тополей. На ней было серое цельное выходное
платье, простая круглая соломенная шляпа с черной ленточкой. «А все-таки, хоть и скромно оделась, — подумал Платонов, глядя на нее издали своими привычно прищуренными глазами, — а все-таки каждый мужчина пройдет мимо, посмотрит и непременно три-четыре раза оглянется: сразу почувствует особенный
тон».
— Нельзя ей сейчас сюда! — возразила Катишь урезонивающим
тоном. — Во-первых, она сама с дороги переодевается и отдыхает; а потом, вы и себя-то приведите хоть сколько-нибудь
в порядок, — смотрите, какой у вас хаос! — продолжала Катишь и начала прибирать на столе, складывать
в одно место раскиданное
платье; наконец, взяла гребенку и подала ее Вихрову, непременно требуя, чтобы он причесался.
Девицы явились
в самых бледных
тонах, как слабое отражение своих maman, или совсем
в белых
платьях.
Костюмы дам носили меланхолический характер серых
тонов; только одна m-me Сарматова явилась
в платье «цвета свежепросольного огурца», как говорил Прозоров, что, по ее мнению, имело какое-то соотношение с предполагаемой охотой.
Она дает
тон курорту; на ней одной можно воочию убедиться, до какого совершенства может быть доведена выкормка женщины, поставившей себе целью останавливать на своих атурах вожделеющие взоры мужчин, и
в какой мере
платье должно служить, так сказать, осуществлением этой выкормки.
В легком
платье палевого цвета, изящно отделанном у полукруглого выреза корсажа широкими бледными кружевами того же
тона,
в широкой белой итальянской шляпе, украшенной букетом чайных роз, она показалась ему бледнее и серьезнее, чем обыкновенно.
Для объяснения грубого
тона, который имел с Татьяной Ивановной Ферапонт Григорьич — человек вообще порядочный, я должен заметить, что он почтеннейшую хозяйку совершенно не отделял от хозяек на постоялых дворах и единственное находил между ними различие
в том, что те русские бабы и ходят
в сарафанах, а эта из немок и рядится
в платье, но что все они ужасные плутовки и подхалимки.
Щелкнул замок. Дверь тихо отворилась. Перед носом барона прошмыгнула из уборной хорошенькая, улыбающаяся горничная. Барон сделал шаг вперед, и его обоняние
утонуло в тонких запахах уборной. Она стояла у темного окна, закутавшись
в шаль. Около нее лежало
платье, которое ей предстояло надеть…Щеки ее были красны. Она сгорала со стыда…
Прошла минутная пауза, и Синтянина, разбиравшая
в это время рукой оборки своего
платья, вскинула наконец свои большие глаза и проговорила ровным, спокойным
тоном...
Всегда они говорили о них
в добродушном
тоне, рассказывая нам про свои первые сценические впечатления, про те времена, когда главная актриса (при мне уже старуха) Пиунова (бабушка впоследствии известной актрисы) играла все трагические роли
в белом канифасовом
платье и
в красном шерстяном платке,
в виде мантии.
После того, как он побывал
в восьми домах, его уж не удивляли ни цвета
платьев, ни длинные шлейфы, ни яркие банты, ни матросские костюмы, ни густая фиолетовая окраска щек; он понимал, что всё это здесь так и нужно, что если бы хоть одна из женщин оделась по-человечески или если бы на стене повесили порядочную гравюру, то от этого пострадал бы общий
тон всего переулка.
Зачем это она мне все выпалила? Ничего я этого не знаю и проверить не могу: слушал ее Гоголь или не слушал? Но уж
тон у нее, признаюсь… уже нельзя грубее. Где она выучилась так кричать? Я про нее слышала от кого-то, что она была держана ужасно строго. Мать их, светлейшая-то, держала ее и сестру ее до двадцати лет
в коротких
платьях. Этикет был как при дворе. И после такого воспитания она говорит: навоз!
Но что еще не ускользнуло от меня
в первую же минуту: предо мной,
в убогой комнате,
в монашеском
платье, без прически, даже без воротничков, была женщина с таким изяществом
тона, манеры, avec une telle distinction [с такой утонченностью (фр.).], что я перед ней почувствовала себя кухаркой, чопорной мещанкой и сейчас же преклонилась пред ее преимуществом: оно меня не давило, я им любовалась. Я любила уж Лизавету Петровну.
«Это верно, да! Конечно, одежды будут яркие. Блеклые, усталые
тона платьев, годные для буржуазных гостиных,
в этих огромных залах сменятся снова одеждами ярко-красочными, как одежды крестьян, дающие такие чудесные пятна на фоне зеленого луга или леса».